Наблюдения над жизнью

Целью его было выяснить, насколько городская легенда моего детства является всеобщей. Оказалось – нет, даже для моего поколения. Суть её в следующем.

Согласно моим детским воспоминаниям, всю массу муравьёв, живущих в Москве (а их довольно много видов) мы условно делили на «рыжих» и «чёрных». В качестве рыжих обычно выступала, насколько я теперь понимаю, рыжая мирмика, а в качестве чёрных – чёрный лязиус; эти два вида – наиболее обычные жители наших дворов (поправьте, если я ошибаюсь). Так вот – бытовала легенда, что рыжие муравьи являются «рабовладельцами», они якобы нападают на муравейники чёрных, убивают взрослых, а личинок выращивают и заставляют на себя работать. Такое явление действительно распространено у муравьёв и называется «социальный паразитизм». Правда, именно рыжая мирмика за этими вещами вроде бы не замечена. Впрочем, дело не собственно в особенностях социальной жизни муравьёв, а в нашем к нему отношении. Советское воспитание, помноженное на особенности детской психологии, порождало однозначную позицию – «чёрные муравьи хорошие, а рыжие муравьи плохие». Исповедовать данный образ мыслей означало быть нормальном человеком. В результате – разрушать гнёзда рыжих муравьев и уничтожать их самих считалось нормальным, или, во всяком случае, не осуждалось так строго. А вот причинять вред чёрным – это был почти смертный грех. «Надо еще учесть, что они, кажется, негры, угнетенная нация. К ним надо особенно чутко относиться»*.

Соответственно вопрос «ты за каких муравьёв?» – это был своего рода тест на благонадёжность, на «партийность». Его задавали при знакомстве. Своего рода пароль и отзыв, как «Будь готов – Всегда готов!» И он требовал вполне определённого ответа. Сказать «я за рыжих» было почти всё равно, что сказать «я фашист». Ну, не совсем, потому что всё-таки находились такие, которые говорили так, но такое высказывание имело очень специфическое значение – своего рода нонконформистская бравада.

P.S.: С Новым Годом!


* Л. Лагин, «Старик Хоттабыч».

Нажимаю на кнопку звонка и за дверью слышу детский плач.
Девочке восемь месяцев. Должна приехать медсестра брать кровь из пальца.
Увидев, что вместо медсестры приехал какой-то дядя чистить рыбок, ребёнок преображается: улыбается, тянется ко мне, издаёт приветливые звуки и вообще всячески демонстрирует своё расположение. Жизнь прекрасна.
Через некоторое время приходит медсестра. Девочку забирают в соседнюю комнату и там долго мучают. Все время оттуда раздаётся громкий непрерывный плач.
Наконец, манипуляции закончены, медсестра уходит. Плач стихает, и девочку приносят назад. Она сидит на диване и внимательно и пристально смотрит на меня... Такой вроде бы сначала хороший дядя пришёл, а от страшной медсестры не защитил.
Мне стыдно.

Флэшмоб этого сезона - катание на коньках. Просто-таки, знаете ли, повальное увлечение. Люди покупают себе коньки и идут на каток. Я даже немножко завидую. Сам я... Ну, в общем, вспомнилось мне тут, как у меня в детстве были коньки.
Подарили, значит, мне коньки. На день рождения, кажется. Такие, типа трёхколёсный велосипед, - с двойными полозьями (да-да, одно лезвие бреет чисто и т. д). И лежали они у меня на полке, лежали себе и лежали, - так как учить меня кататься было некому, а сам же я не возьму их и не пойду на них рассекать... Но в один прекрасный день пришли ко мне ребята со двора и говорят: "Пойдём-ка с нами на каток играть в хоккей". "Конечно!" - говорю я и достаю с полки свои новые коньки. В общем, пришли мы на каток, там посмотрели-посмотрели, и сказали: "Да ну его, не будем сегодня играть в хоккей, пойдём-ка лучше по домам". И пошли по домам. А коньки свои я забыл на катке. И больше их никогда не видел.
Вот, в этой нехитрой истории заключается весь мой опыт общения с коньками...


Белоусова-Протопопов. Из коллекции моей бабушки.

Мне мама рассказала, как она голосовала в 1967 году. В поле, в тайге. Геологический отряд. Прилетел к ним вертолёт. С урной. А водки не привёз. Ну и голосовать никто не стал, лети, говорят, сначала за водкой. Пришлось ему лететь за водкой.